Затем мы с Кэти стали встречаться в Лондоне, иногда она оставалась у меня в Хемстеде, и я на другой день смотрел смущенно в удивленные глаза миссис Лейн и ее не менее шокированного сеттера.
— Забавный ты человек,— сказала однажды Кэти,— до сих пор не могу понять, чем ты занимаешься. В бизнесе ты профан, это даже папа сразу подметил…
Я снисходительно усмехнулся: эге, куда тебя занесло! Ничего себе скромная парикмахерша с Бонд–стрит! Сделаем выводы, постепенно спустим все на тормозах, умело отвадим с хемстедских вершин, иди к чертям, крошка моя!
— Я люблю тебя! — сказал я и нежно поцеловал Кэти в щеку.
Дело, однако, приняло совсем другой оборот, когда свалилась на меня «Бемоль» после вызова в Мекленбург.
— Мотивация перехода должна быть покрепче, чем разочарование в идеалах Мекленбурга,— говорил Челюсть.— В конце концов все беглецы поют об этом на каждом углу. Помнишь, ты что–то писал о семье Ноттингем? Ты встречаешься с ними?
— Иногда,— ответил я, подумав, что Колю на мякине не проведешь.
— Надо с ней поработать и довести до кондиции. Разыграть любовь, серьезные намерения и прочее… Мне ли тебе об этом говорить, старик? Это укрепит доверие американцев, возможно, даже посильнее, чем выдача агентуры…
Возвратившись из Мекленбурга, я снова приблизил Кэти к себе — теперь она уже проводила у меня большую часть недели. Вечерами мы живо обсуждали наше будущее семейное счастье.
Вот, пожалуй, и вся предыстория грандиозной «Бемоли», в которой, словно в адском котле, кипятились и Генри, и Жаклин, и Болонья, и Пасечник, и милая Кэти, и уж, конечно, неутомимый борец за Правое Дело и завсегдатай лондонских клубов.
Первый этап оставался позади, предстояло самое главное, и перед сном, положив руку на тугую спину Кэти, я обмозговывал телеграмму в Центр о встрече с Генри.
«Центр, Курту. «Эрик» получил партию лезвий от «Берты». Реагировала она нормально, и можно рассчитывать на дальнейшее сотрудничество с нею. Считаю целесообразным приступить к основному этапу реализации «Бемоли», в частности, в ближайшее время планирую установить контакт с «Фредом» и действовать по известному вам плану. Отныне вся радиосвязь переходит под контроль «Фреда» и «Пауков», основная связь, как договорились, будет проводиться с помощью моментальных встреч. Том».
Утром я учинил мощнейшую проверку на своей «газели» и очутился на любимом Бирмэнском кладбище, утопавшем в зелени кленов и растопыренных кустов.
Дул ветер, капризный ветер, вполне обычный для холмистой части Лондона, дул и раскачивал верхушки деревьев, наводя тревожную и сладкую жуть.
Проворные белки прыгали с ветки на ветку, спускались вниз и, задрав хвосты, бежали по жухлой листве. Знакомая тропинка, усеянная щебнем,— я прошел между могил и остановился возле плиты: «Тут покоится тело Сары Блумфилд, 74 года, жизнь которой оборвалась в цветущей юности» (отдадим дань черному юмору Ларошфуко Алекса, тайник с таким веселым опознавательным знаком не найдет только оперативный идиот), вот бы встретили меня здесь соседи по мекленбургскому дому, считавшие, что я возвожу очередную стройку на далеком Севере и иногда появляюсь, как Санта Клаус, нагруженный мешками с леденцами и магнитофонами.
Вытерев пот с натруженного лба, я сел на скамейку, принял скорбный вид родственника, пришедшего поклониться праху,— вокруг не было ни души, только ветер мерзко шелестел в деревьях,— аккуратно разгреб и вывалил листья из ямы около могилы, отвалил камень, запустил чуть повлажневшую руку в тайник, извлек оттуда передатчик в специальном футляре и переложил в дорожную сумку.
Затем, проехав на автомобиле миль десять, я остановился, выстрелил в эфир уже зашифрованное сообщение и тут же, как нашкодивший кот, смылся с точки — конечно, запеленгуют, но мышки–норушки прибегут на место не раньше чем через полтора часа, когда благодушный Алекс уже будет принимать ванну у себя в Хемстеде, забросив предварительно передатчик в хохочущую могилу Сары Блумфилд.
Ванна прошла благополучно.
До рокового момента оставалось совсем немного — Рэй Хилсмен обычно включал свой городской телефон после ланча,— я взглянул в зеркало и увидел лицо героя, умеренно худое, с маленьким шрамом на скуле (следы потасовки на танцплощадке на юге Мекленбурга), промазал его лосьоном «Ярдли» («взгляд твоих черных очей в сердце моем пробудил…»), превратил свой и без того безукоризненный пробор в математически выверенную прямую и вышел из дома, чувствуя себя, как Цезарь, переходящий Рубикон.
В ближайшей телефонной будке я набрал номер Хилсмена.
«В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В»**. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»
Сведенборг
Из справки о «Фреде»:
«Рэй Хилсмен (в дальнейшем «Фред»), резидент ЦРУ в Лондоне, родился в 1924 году в Канзас–сити, штат Канзас, в семье фермера, учился в Принстонском университете, во время войны был призван оттуда в армию (служил некоторое время в американских войсках на Филиппинах), в январе 1944 года взят на работу в Управление стратегических служб (УСС), возглавляемое генералом Уильямом Доновэном. Некоторое время работал в Вашингтоне, занимаясь дешифровкой японских кодов, затем перешел в отдел «Экс 2», занимавшийся сбором информации о разведоперациях иностранных правительств и внедрением в шпионские и диверсионные группы немцев. После роспуска УСС и создания ЦРУ (1947 год) работал в Управлении координации политики (УКП) в качестве помощника начальника УКП Фрэнка Уиснера, бывшего шефа резидентуры в Румынии, затем перешел на работу в Управление национальных оценок (УНО), где возглавил отдел. В 1960 году был направлен в Дели руководителем резидентуры.