И ад следовал за ним - Страница 51

К оглавлению

51

Юджин носом своим необъятным клевал, но все говорил, нес уже полную околе­сицу:

— Ужасна наша жизнь! Иду я однажды и вижу у забора трех молодых девок–строи­телей. Думаете, что они делают? Соревнуются, кто выше пописает… Такая взяла меня тоска: им бы Моцарта слушать, любить и рожать красавцев детей, а они…

Он закрыл лицо руками и замолчал, плакал, наверное. Выпей еще бутылку, Фауст, тогда дозреешь и пойдешь поливать слезами грязные каирские улицы, хоть от этого польза будет. Бабы как бабы, веселились, и ничего больше, и прекрасно, и пускай! Ведь не мучились, а мочились и до слез хохотали, когда одна доставала выше. Кому — конец мира и трагедия, а кому — великий оптимизм, вера в жизнь и женская солидарность… Все зависит от того, с какого шестка смотреть на картину, да и каждый видит свое в одном кубическом ярде воздуха.

Римма заламывала руки от восторгов по поводу рассказа любимого Хема, убива­лась над драмой швейцарского крестьянина, положившего свою покойную жену в холодный чулан — дороги снегом занесло. Через неделю пробрался к нему кюре, по­смотрел на покойницу и ахнул: «Что вы сделали со своей женой? Что у нее с лицом?!» «Да ничего, просто я рубил в чулане дрова, было темно, и не на что было повесить фонарь… я и повесил его ей на челюсть…» — «Вы любили свою жену?» — «Конечно, любил. А что?» Действительно: а что? Не рубить же дрова в темноте? Римма возмуща­лась первобытностью швейцарца, а я с ней спорил…

Тут я пересказал всю эту историю почти рыдающему Юджину, он посмотрел на ме­ня дикими глазами:

— А я ведь слышал этот расска… его читали как–то вслух…

Интересно, кто? Впрочем, в Мекленбурге Хема боготворили и знали почти наизусть очень многие. Что ж, доктор Фауст, мы неплохо провели время, хотя личность твою я еще для себя окончательно не прояснил.

Не расстраивайся, продукт веймарского вельможи, мы еще покопаемся в тебе, лю­безный, плохо ты знаешь старого крота Алекса, он еще вытряхнет из тебя всю подно­готную.

— Очень хочу вам поверить, Юджин, но не могу. Кого и чего вы боялись? Вы же не диссидент какой–то! Скажите просто: надоело все, захотел жить по–человечески, уехал за границу и сбежал.

Он поднял голову и посмотрел на меня в упор:

— А кто вам сказал, что я сбежал за границей? Я бежал из своей страны!

— Ни черта не понимаю! Чушь какая–то! Да разве от нас можно сбежать? — Я даже подавился смехом.

— Мне угрожали… убийством! — Он говорил на полном серьезе.— На меня поку­шались!

— Да бросьте, Юджин, какого черта вы несете эту чушь? Какие могут быть покуше­ния в нашей столице? Вы же не лидер государства и не шеф тайной полиции! Или, может быть, за вами там охотились западные разведки? — Я захохотал от этого предположе­ния. Нет, он чокнутый, этот Юджин, типичный шизофреник с манией преследования — профессиональной болезнью нашего брата! Кому нужен этот идиот? Бежал! Самый обыкновенный псих, поэтому и боится работать с американцами. Ну, и дохни как собака в своем Каире!

— Последний раз, Юджин, и я ухожу. Поехали со мной в Лондон! Вам предлагают работу, вам предлагают вызволить свою семью!

Но он молчал, снова опустив голову на руки.

Я встал и расправил широкие плечи («а поутру пред эскадроном в седле я буду свеж и прям, просалютую эспадроном, как бы вчера я ни был пьян!»), нежно попрощался с внезапно постаревшей и поблекшей Матильдой, выползшей, словно настороженная ящерица, за мною в коридор, и, стараясь не качаться, вышел в темную каирскую ночь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
о том, как хрустят кости и льется кровь, о счастливом возвращении и о пустых днях, которые хуже Ада

«Вперед, родные, не считайте трупы!»

Газета «Одесский коммунист», 1918 г.

«Центр, Курту.

Как и предполагалось, неизвестный оказался «Контом». На мои предложения начать работу с «Пауками» он определенного ответа не дал. Встреча в целом прошла нормаль­но, о деталях информирую позже. В настоящее время пытаюсь убедить его встретиться с «Фредом» в Лондоне. Том».

Все это я перевел в цифры своим личным шифром, вызвал на срочную встречу наглую харю и, не молвив ни слова, передал ему сообщение.

На другой день я уже получил сигнал вызова и вечером раздутый от обиды коллега тоже безмолвно и с ненавистью сунул мне ответ.

«Каир. Тому.

Просим постоянно помнить, что «Конт» нас интересует лишь как отдельный элемент всей операции «Бемоль». Поскольку им заинтересовались «Пауки», он может быть поле­зен для выполнения вашей основной задачи. Курт».

Чисто, красиво, никаких нейтрализации, вроде бы самому Алексу пришла в голову эта бредовая идея, а чистенький Центр смотрит сверху и лишь напоминает: главное — это «Бемоль», лови свою Крысу и не отвлекайся на Мышей.

Простой обмен шифровками, за которым почти ничего не стояло, а между тем после ухода с Либерти–стрит начались страшные дни, ибо нет ничего ужаснее безнадежного и пассивного ожидания, когда вздрагиваешь на каждый скрип в коридоре и нервно броса­ешься к зазвонившему телефону. Ожидание изматывает больше, чем сто проверок на маршруте, не говоря уж о самых рискованных операциях,— я даже теряю вес от ожида­ния и не идут ни газета в руки, ни виски в горло.

Так я и ждал у моря погоды, крутился в «Шератоне», смотрел в окно, считал звезды в бездонном небе, метался туда и сюда, боялся выйти в город, много раз порывался по­звонить «Конту» сам, но говорил себе: «Спокойно, дружище, спокойно, у нас еще все впереди!» Помнишь, что писал великий житель Стратфорда–на–Эйвоне? «Как несчастны люди, не имеющие выдержки. Главное — выдержка!», и я слал свои призывы к «Конту» через стены каирских домов, и шептал: «Соглашайся, Юджин, соглашайся, так тебе будет лучше!», и снова просил Бога помочь, как умолял его в детстве вернуть побыстрее домой маму.

51