Крыса! Я вышел на Крысу! Вышел неожиданно, искал в одном месте, а нашел в другом — вечный парадокс разведки. Но может, он врет? Играет ва–банк? Это же в его манере, думай, Алекс, думай! И все–таки ты чертовски удачлив, мой друг: казалось бы, все планы «Бемоли» и поимки хитроумной Крысы разлетелись в прах — все заслонил этот проклятый вывоз Юджина в Кале, перевернул все вверх ногами,— и вот тучи рассеялись, выглянуло солнышко, и обернулась «Бемоль» лебедем и грандиозным успехом, вот она, Крыса, сидит себе, улыбается, шевелит усами, водит «Мальборо» по документам… «Вдруг волшебник, плут отпетый, явился, в пестрый плащ одетый, на дивной дудке марш сыграл и прямо в Beзер крыс согнал!»
— Но где доказательства, Юджин? Как можно все это доказать?
— Во–первых, я помню все адреса и тайники, которыми пользовался. Во–вторых, мои показания тоже что–то значат. Наконец, вы представляете себе весь размах утечек в Монастыре? Провалы целых резидентур, появление липовых агентов, которые снабжали нас дезинформацией? Остается только все сопоставить…
Все я представлял, все я понимал, ведь не для забавы вызывали меня на большой ковер и везли прямо с аэродрома по утренней столице в высочайший кабинет, выходящий окнами на памятник неподкупному и железному Несостоявшемуся Ксендзу. Крыса, наконец–то Крыса! Но почему он ходит вокруг да около, как кот вокруг блюдца с горячим молоком, почему не называет имени?
— Договаривайте до конца, Юджин! Имя!
— Этого я не сделаю. Во–первых, вы мне не поверите, свяжетесь с Центром, и это дойдет до него. Но главное не это. Я хочу гарантий. Вы должны меня отпустить. Баш на баш: мне — свобода, а вам — этот предатель. Могу я встать?
— Только не валяйте дурака! — Я легко поиграл «береттой».
Он встал и захромал по спаленке, разминая ноги. Вряд ли он врал, ведь я и сам читал о человеке в шляпе «Генри Стэнли» в его личных бумагах. И поступил он верно: какой же идиот подставляет голову под топор? Конечно, расстреляли бы вместе с Крысой. Хотя…
— Я даю вам слово, что, если вы назовете имя, это вам зачтется. Клянусь честью! — сказал я твердо, даже торжественно, будто объявлял о начале собрания.
Он лишь хмыкнул:
— Бросьте, Алекс, не берите грех на душу! Я еще с ума не сошел, чтобы верить на слово. Да еще когда дело касается Мекленбурга, где все построено на бессовестности! Только баш на баш. Имя я вам сообщу, когда буду на свободе.
— Он часто приходил к вам на квартиру? С кем он был в последний раз? И как вы не заметили, что он открыл конфорки?
Не было у меня следственных навыков, сюда бы сейчас дядьку, который хвастался, что в молодости раскалывал любую контру, одного трудного субчика из антиусатой оппозиции допрашивал шесть ночей, сам извелся и его довел до ручки, но тот не дрогнул. И тогда дядька сделал ход ферзем: «Если не сознаетесь, то я вас выпущу!» — «То есть как?» — «Выпущу, и ваши арестованные друзья справедливо решат, что это вы их завалили!» И полился из голубчика водопад признаний, ничего не утаил, очень боялся презрения товарищей.
— Споил он меня, поэтому я и не заметил ничего…— бормотал Юджин.
— А с кем он был — не отставал я
— С разными… Жратву приносил особою из своей кормушки: и кету, и буженину, и разные салями, икру притаскивал, даже сыр рокфор, все аккуратно нарезано, видимо, просил в буфете. И бутылку шампанского, пил он мало… Почти все оставалось, мне на неделю хватало…
— И с кем же он был тогда, когда пустил газ? — Я знал, что лечу в пропасть, но ноги сами тянулись туда, и толкать меня не надо было.— С кем он?..
— С одной рыжей бабой… любительницей Хемингуэя… она не представлялась. Он с ней часто бывал, правда, и других хватало. Однажды я слышал из кухни — они меня туда выставляли,— как она смеется над своим мужем: мол, помешан на кладбищах, готов там дневать и ночевать. Я еще тогда содрогнулся: какой цинизм! А муж–дурак, наверное, ей верит… Впрочем, как писал ваш любимец Шекспир: «Женщине, которая не умеет обмануть своего мужа, не давайте кормить ребенка, ибо такая непременно выкормит дурака».
Много он обо мне наслушался, слишком много, дружок и начальник кое–чем с ним делился, да и сам он ушами не хлопал и много усек, пока они… Молчал, гад, скрывал от меня, пока не приперло…
Я ударил его хуком справа, поддел аперкотом и сбил с ног. «Врешь! Зачем ты, сука, врешь?» — Я бил его ногами, пока он не замолчал.
За что ты лупцевал его, Алекс? Ты же ноги должен ему целовать, памятник при жизни поставить! И тебе поставят, Героя дадут — ты же сам мечтал, что в деревушке, где еще пара старух помнит твоего настоящего отца, установят твой бюст, и приедешь ты туда, и пойдешь, опираясь на палку, по грязной дороге, окруженный любопытствующими ребятишками, а потом сядешь за стол и начнешь рассказывать байки из своей яркой шпионской жизни. Выше нос, Алекс, ты нашел Крысу, ты реализовал операцию «Бемоль», а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…
Но как простенько и красиво завербовала Крыса этого дурака Юджина! Ведь и тебе, Алекс, приходилось не раз вербовать под флагом чужим: то от имени транснационального концерна, заинтересованного в экономической и политической информации (надо же знать мировую конъюнктуру!), то от лица пацифистов, осуждающих НАТО. Красиво его сделала Крыса, что и говорить! Что ты на него набросился, Алик? Он ни в чем не виноват, он открыл тебе глаза — вот и вся его вина. Боже, кругом идет голова, опомнись, нервы в кулак, пусть старый марш звенит в ушах…
— Вы больны, Алекс? Я не могу поверить, что вы просто дурак! Неужели вы до сих пор думаете, что я все выдумал? — услышал я.