Физиономия гордости службы покраснела от возбуждения, и на скулах выступили капельки пота.
— И все это происходило в кромешной тьме? — Я на миг представил себе голого Генри, дрожащего под одеялом, и сурового незнакомца, явившегося по его душу, как Командор за дон Гуаном, и мне вдруг стало до неприличия весело.
— Я хотел увидеть его… изловчился, зажег ночник… брюнет в маске, больше я ничего не разглядел… может быть, шатен… на нем был плащ… по–моему, типа «кристианет». Маска! Вы поняли? Он не хотел, чтобы я его видел… Он заорал…
— Он не упоминал моего имени? Намекал, что знает обо мне?
— Нет, нет, Алекс, ни слова о вас!
— И какое же конкретно сотрудничество он вам предлагал?
— Он не открыл карты… он обещал поговорить со мной подробнее через две недели… он дал мне время на размышление… оставил конверт с адресом… вот он!
И всклокоченный Генри (насколько может быть всклокоченным существо с сократовым лбом, а точнее, с огромной лысиной) протянул мне конверт, на котором было напечатано на машинке: «Рамон Гонзалес, Либерти–стрит, 44, Каир, 11055». В конверте лежала тоненькая реклама процветающего концерна «Юникорн».
— Что же это за человек, Алекс? Откуда ему все известно? Значит, у вас сидит предатель, знающий мое дело? Вы понимаете, что произошло?
— Не волнуйтесь, Генри, ради Бога, не волнуйтесь… это какое–то недоразумение…— попер я глупость (ничего себе недоразуменьице!), напрягая все свои шарики.
— Недоразумение?! — вскричал он так громко, что бармен повернул голову в нашу сторону.
— Я все выясню… немедленно свяжусь с Центром… все будет о'кей! — Я нес всю эту муру, лишь бы его успокоить, даже ободряюще похлопал его по руке и заглянул ласково в глаза. Мои мозги между тем крутились, как рулетка, прикидывая все имиджи и ипостаси героя ночной драмы.
Первая банальнейшая догадка сразу ударила наповал: провокация! Американцы решили проверить и «Эрика», и меня и устроили эдакое фантасмагорическое представление в надежде, что «Эрик» расколется, покается, вывалит все и обо мне, и о Жаклин — короче, типичная проверка, по глупости и топорности вполне отвечающая стилю работы великого Гудвина. Другая версия тоже не радовала: перепуганная Жаклин настучала на «Эрика» офицеру безопасности своего посольства, и бельгийцы (возможно, с помощью союзников по НАТО) взяли беднягу в оборот. Но откуда они добыли такие детали?
Вдруг Генри потянул носом, снова заклокотал горлом, и мешки под его глазами раздулись в бурдюки.
— Он убил Енисея… вколол ему яд! А мне сказал, что это снотворное, не хотел волновать…— Мешки начали опорожняться, и крупные алмазоподобные слезы важно поплыли вниз, затекая к ноздрям. — Он убил пса! Он убил моего любимого пса, Алекс! Вы не представляете, как я его любил!
— Давайте договоримся так: мы консервируем наши отношения. Работу с Жаклин вы прекращаете и ждете от меня сигнала вызова. Я немедленно свяжусь с Центром! Никакой инициативы! Лежите тихо, как труп!
Он вяло кивал головой, купаясь в своих водопадах, бармен уже не отрывал от него глаз, я допил свой стаканчик и выполз из этого тошнотворного реквиема на воздух.
Рано утром я позвонил Хилсмену.
— Некоторые новости, Рэй! Не хотел беспокоить вас ночью. Встретимся в «Гровноре»?
— Надеюсь, что ничего серьезного? — Голос его звучал обеспокоенно.
— Что может быть серьезнее смерти?
— Кто–нибудь погиб? — Его губило полное отсутствие юмора.
— Не нервничайте, главное, что мы с вами живы! Так в «Гровноре»?
— Вы хорошо знаете Уайтчейпл?
— Мерзкий район. Неужели мне придется тащиться в такую даль? — Район находился восточнее Сити и в свое время вдохновлял писателей на романы о несчастных бедняках, живущих в лачугах и развалинах.
— Извините, но я целый день буду в тех краях… подъезжайте к уайтчейпелской ратуше!
Ровно в пять я вырулил прямо на стоянку муниципалитета.
«Увидев проходившую мимо Королеву, он крикнул:
— Душенька, вели убрать эту Крысу!
У Королевы на все был один ответ.
— Отрубите ей голову!— крикнула она, не глядя.
— Я сам приведу палача! — сказал радостно король и убежал».
Парафраза из Л. Кэрролла
Самое главное, что именно я нашел ему Клаву — Большую Землю — Ястребиное Око, тогда пухлявую юную блондинку, выпускницу престижного вуза, успевшую пройти через неудачный брак и теперь озабоченную поиском прочной и надежной пристани, нашел ему подругу на всю жизнь с помощью Риммы, сидевшей с Большой Землей за одной школьной партой, где они честно шептались, списывали друг у друга и донесли святой огонь дружбы до более зрелого возраста, несмотря на разницу общественных положений, игравших мощную роль в запутанных лабиринтах мекленбургских структур.
Клавин Папа, точнее ПАПА,— как ни тужься, не выразить на бумаге его весомость в тогдашней истории, когда его имя произносилось с почтительно–сладким выражением лица, дабы никто, не дай Бог, не мог прочитать на нем недостаток пиетета,— входил в свое время в число рыцарей круглого стола под председательством Усов и многому научился, вдыхая дымы его легендарной трубки и выдерживая пристальный взгляд желтоватых глаз.